Народный писатель Пантелей

Обычно вокруг каждой редакции крутятся непризнанные гении. Редактор одного московского еженедельника говорил: «Если в течение месяца у нас не появился изобретатель вечного двигателя, значит, газета стала скучной». С изобретателями ещё можно мириться - люди они спокойные и молчаливые, поворчат о том, что их никто не понимает, и успокоятся. Но что делать с поэтами и писателями местного разлива? Написал пару стихов - уже Пушкин, рассказ - уже Чехов! Не дай бог опубликовать хотя бы один опус, завтра у дверей редакции будет стоять толпа новых Есениных и Блоков и трепетно держать в руках бесценные рукописи.

Ответственный секретарь нашей редакции, который и сам (в тайне от нас) баловался виршами, коллекционировал перлы местных поэтов. И нередко для поднятия тонуса себе и другим доставал из ящика стола листки с «шедеврами» и декламировал: «Пришла весна, манит родная лесополоса», «И здесь, у этих камышей, мне негде больше примоститься», «Убирали комбайны пшеницу, и дрожала земля, как девица».
Выпроводить из редакции графоманов было делом нелёгким. Невыслушанный поэт сразу же становился твоим врагом, поэтому приходилось улыбаться, кивать головой, обещать, что при удобном случае (если не будет партийных отчётов и сельскохозяйственных сводок), может, что-то и поставим в номер.

Оживлялась редакция, когда раздавался стук деревянной ноги. Это по лестнице, тоже деревянной, поднимался Пантелей Кузьмич - местная достопримечательность. Ногу он потерял не на войне, а когда раскулачивал зажиточного казака. Поскользнулся и попал под паровую молотилку. Называл себя первым пионером Кубани, чуть подрос – вступил в комсомол. С районной газетой стал сотрудничать в тридцатом году, с первых её номеров. Писать тогда не умел. Приходил в редакцию, рассказывал о всякого рода безобразиях. Грамотный сотрудник всё это записывал. Под его заметками ставили подпись «П. Лымаренко, усткор.», то есть устный корреспондент. Затем он окончил курсы ликвидации безграмотности.

Пантелей оказался на редкость плодовитым. Писал заметки о ненавистных кулаках, попах, бюрократах, смело вскрывал недостатки в работе районных органов, давал советы по выращиванию огурцов и воспитанию нового советского человека. Это ещё можно было как-то терпеть. Но он чуть ли каждый день приносил в редакцию стихи, написанные на смеси украинской мовы и русского языка. Почерк у него был размашистым, поэтому ученические тетради изводил килограммами.
В конце тридцатых годов наступило затишье. Пантелей сел за большое эпическое произведение. Работа подходила к концу, но тут началась война. В августе сорок второго, когда к станице подходили немцы, закопал в огороде несколько десятков исписанных тетрадей и ушёл в партизаны. Через полгода, после изгнания фашистского зверя, вернулся домой и взял в руки лопату. Мёрзлая земля не хотела отдавать роман. Пришлось ждать весны. Когда откопал своё детище - ужаснулся: тетради размокли и расплылись. От этого удара он не мог отойти несколько лет. Затем, вновь забросив сапожное дело, принялся за новый роман.

Мой приход в редакцию в качестве литературного сотрудника совпал с его очередным творческим зудом. Не надеясь на понимание старых газетчиков, которые его встречали словами «Научила вас писать советская власть на свою голову», Пантелей направил взоры на меня. Приносил заметки о недостатках в политико-массовой работе: «Слышал, как в парке один мужик назвал ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию агрессией. Мы плохо разъясняем политику партии и правительства. Работникам райкома, всем агитаторам и политинформаторам надо идти в народ: в парк, на стадион, базар, в баню и работать с массами». Баню он упомянул не случайно - её парилка в одно время превратилась в политклуб. Без пиджаков и галстуков спорить было легче — голые все равны, за небольшим исключением, конечно.

Пантелей покупал в киоске несколько экземпляров газеты со своей заметкой и раздавал незнакомым прохожим: «Прочтите актуальнейшую статью П. Лымаренко». Продолжал писать и стихи на политические темы (наподобие «Сидит кадет на палочку одет»), не надеясь, правда, что они будут опубликованы. В один прекрасный весенний день он принёс сшитые сапожной ниткой четыре общих тетради по 96 листов каждая. Роман назывался «Большевистская степь». Редактор наложил резолюцию «Тов. Зинчен-ко прочитать и побеседовать с автором».

Прочитать эпохальное произведение не удавалось - надо было гнать строчки в газету. Кузьмич приходил несколько раз, я всё время кормил его «завтраками».

- Владислав! Ты с Пантелеем не шути, - позвонил секретарь райкома по идеологии, бывший ответственный секретарь нашей газеты. -Ты знаешь, что он писал жалобу Шолохову: я, мол, такой же народный писатель, как и вы, Михаил Александрович, только непризнанный, потому что редактор газеты Мухин меня не публикует. Приходилось отписываться...

Вскоре раздался стук деревяшки.

- Не любите вы селькоров, товарищ корреспондент, - с большевистской прямотой сказал Пантелей. - Вам звонил секретарь райкома?

Пообещал народному витию, что к завтрашнему утру роман будет прочитан. После работы забрал рукопись с собой, только начал читать — звонок в дверь: из армии вернулся одноклассник. Вечера как и не было. В седьмом часу прибежал в редакцию. Стал листать тетради. Речь шла о событиях двадцать девятого года - раскулачивали казаков, создавали колхозы. «На Сосыку опустился густой туман. Горило зарево биля Билого моста. Курай, курай, курай...» Какое зарево, если туман! Вырвал листок из настольного календаря, написал на нем: «Пейзаж неточный» и вложил в тетрадку. Во второй части исчез Фома - главный герой повествования. Вложил ещё листок: «Куда делся Фома?». И так - несколько закладок. Утром вручил автору его роман с пометками. К вечеру пришёл улыбающийся Пантелей:

- Спасибо вам! Як я, старый дурак, забув, шо ни якого зарева в той день не горило. А колы Матвея раскулачивали, Фома був! Примите от чистого сердца.

Народный писатель поставил на стол бутылку самогона. После работы коллеги распили её под шутки и смех.

- Одна польза от Пантелея - самогон классный варит! 

Как узнать человека?

- Я долго терпел, товарищ редактор, что ваш сотрудник путается с моей женой. И не только он! Но после этой статьи моему терпению пришёл конец - посетитель, долговязый мужчина лет сорока, размахивал газетой. - И что написал этот писака! «Люди скромной профессии». Нашёл скромницу! Я бы давно развёлся, да идти некуда. Вот и живу с ней под одной крышей!

- Успокойтесь, пожалуйста. Присядьте. Выпейте водички. Мы разберёмся, примем меры. Поверьте!

Во вчерашнем номере газеты на последней полосе появилась заметка о дамском мастере под рубрикой «Люди скромной профессии». Материал был проиллюстрирован фотопортретом симпатичной женщины. В редакции знали о связи с ней одного из журналистов. Да и он тайны из этого не делал, при каждом удобном случае расхваливал достоинства прелестницы.

После ухода разъярённого рогоносца редактор собрал в кабинете сотрудников.

- У нас, товарищи, ЧП! Иван Александрович нарушил журналистскую этику: опубликовал в газете снимок и заметку о своей пассии. Позор! Что вы скажете в своё оправдание?

- А что говорить? Вы сами учили нас, что прежде, чем писать о человеке, надо его хорошо узнать. Вот я и узнавал...

Редактора отпаивали валерьянкой. Любвеобильный сотрудник схлопотал выговор. Премий в редакции в те годы не выплачивали.

Анекдот в тему

Узнав об измене жены, реакция большинства мужчин следующая: собрать чемодан и уйти к своей любовнице. 

Минеральный секретарь

В восемьдесят пятом в стране развернулась кампания за трезвый образ жизни. За день до выхода известного постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР в нашей редакции заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации крайкома партии проводил совещание с редакторами газет северных районов Кубани. Говорили об освещении предстоящей жатвы. В разгар совещания позвонили из крайкома, пригласили к телефону замзавотделом. Тот молча выслушал невидимого собеседника и повернулся к нам.

- Завтра в центральных газетах будет напечатано постановление о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Каждой редакции нужно составить план и регулярно публиковать статьи по этой тематике.

После совещания, по традиции, его участников ждал в колхозной столовой сытный обед с горячительными напитками.

- Выставлять на стол водку или нет? - робко спросил я куратора из крайкома.

Тот надолго задумался. Спустился с третьего этажа на первый, подошёл к служебной машине и, уже садясь в неё, ответил:

- Не выставляй. От греха подальше. Обед напоминал безалкогольные поминки.

Все молча потребляли пищу. Весело было после - закупленную водку рассовали по редакционным машинам.

Прошёл месяц. В редакцию позвонил тот самый замзавотделом:

- Завтра к тебе во второй половине дня приедут двое журналистов из ГДР. Покажи им редакцию, свози на уборку и покорми где-нибудь в колхозе, но только без выпивки. Иначе ответишь партбилетом.

Немецких коллег я не дождался ни в час дня, ни в два, ни в три. Знал, что с утра они должны были выехать в Кореновский район. После многочисленных попыток наконец дозвонился до кореновского редактора.

- Ты их не жди, - ответил коллега. - Они в Краснодар вернулись.
И рассказал следующее. В десятом часу он встретил гостей, повёз их по району. В двенадцать в колхозной столовой накрыли стол. Наваристый кубанский борщ, отбивные из свинины, жареные карасики, фрукты, салаты радовали глаз и возбуждали аппетит. Закончив с борщом, немцы вопросительно посмотрели на колхозного парторга и редактора. Те, опустив головы, молча принялись за отбивную. Тогда один из немцев открыл бутылку с минеральной водой, разлил содержимое в фужеры, встал и на русском языке произнёс:

- Товарищи коммунисты! Так выпьем за вашего минерального секретаря ЦК КПСС!

Анекдот в тему

- Вася, ты знаешь, что Мишка Горбачев нам, мужикам, войну объявил - сухой закон ввёл?

- Не переживай! Русский народ непобедим! 

А мы на шо!

- Ты слышал, что в нашем районе живёт коневод героя Гражданской войны, ныне маршала? Поезжай и напиши о нём очерк - он будет гвоздём юбилейного номера.

Номер этот мы начали планировать за два месяца до 50-летнего юбилея Октябрьской революции. Хотелось его сделать необычным: найти участников тех событий, рассказать о главных преобразованиях, которые произошли за годы советской власти в кубанской глубинке. Не скрою, предложение редактора окрыляло - доверил материал не акулам пера, а именно мне, начинающему журналисту. В тот же день поехал в небольшую станицу, где жил 80-летний казак, когда-то ухаживавший за лошадьми легендарного командарма. Было тепло и солнечно, что нередко случается в октябре. Я сел на лавочку возле дома, раскрыл блокнот и готов был записать рассказ участника Гражданской войны. Но разговор не получался. Коневод не помнил ни дат, ни фамилий земляков, воевавших в этой армии, ни военных эпизодов. А как хотелось описать какой-нибудь бой, в котором бы отличился мой собеседник. Тогда можно и сюжет очерку придумать, и показать героя в действии.

- Расскажите, Поликарп Афанасьевич, о своих обязанностях в армии.

- А шо казать? Коней почистить. Накормить. Оседлать. На то я и коневод. А ще - дивчин найти да в хату их привести.

- Каких ещё дивчин?

- Як яких! Хто захоче ничьку с командармом провести. Он не только рубака лихой був, но и до дивчин дюже падкий.

- А почему именно вам это поручали?

- У мэнэ глаз на них. Сразу бачу молодычку або вдовушку, шо вся по казаку извелась.

- И много таких находили?

- Да багато - хоть пруд пруди.
- И что дальше?

- Выбирал я дви чи тры, шо погарнее, да шобы в теле булы.

- А почему не одну?

- Так адъютанты командарму несколько хат готовили, где ночевать вин будэ, шоб никто не знал. Так треба було. Для безопасности! Едет к одной хате, вдруг поворачивает к другой, а там и молодычка его ждэ.

- А что с остальными, которые в других хатах остались?

- Непонятливый ты якый хлопчик. А мы на шо!

Очерк о коневоде знаменитого полководца гвоздём номера не стал. Он вообще не появился в газете.